В жизни мне везло на интересных людей 

 

Интервью с Луизой Михайловной Врачар (Грецовой)

Нас, приехавших в бывшую Югославию в конце 80-х годов, после перестройки, или уже в Хорватию, всегда инетересовали судьбы наших предшественников. И если эмиграция первой волны и их потомки уже не являются для нас загадкой, то истории тех, кто приехал в Югославию во времена советского «застоя», до поры до времени оставались в тени ярких «первопроходцев». Из представителей эмиграции, которые приехали в 70-х годах, мы писали о Наталии Воробьевой, гайдаевской Эллочке, теперешней известной русско-хорватской писательнице и поэтессе. А ведь есть и другие, чья история не менее увлекательна.

Удивительно, но часто мы вообще не представляем, что рядом с нами живет человек, чья судьба переплеталась с выдающимися людьми Советского Союза и Югославии. Наша соотечественница, которая девочкой видела Юрия Гагарина в своем доме, которая училась у лечащего врача самого Сталина. Кстати, волей судьбы, и фамилия у ее мужа оказалась подходящая - Врачар.

Луиза Врачар: Я родилась в Ленинграде на Выборгской стороне, во время бомбежки, маме и мне чудом удалось спастись, так как этот квартал сильно бомбили. Лишь после прорыва блокадного кольца 8 января 1943 нас с мамой эвакуировали по Дороге жизни через Ладожское озеро.

Sarus: А как получилось, что мама осталась в Ленинграде? Не было возможности эвакуироваться?

Л. В.: Мама была слушатель Военно-медицинской академии имени Кирова и осталась в Ленинграде после начала блокады. Мне мама рассказывала, что в академии было только три женщины, которые были зачислены по разрешению самого Ворошилова, он подписал приказ. Все, естественно, были военнообязанные. Академию эвакуировали, но я была очень маленькая, и мы с мамой остались 3 или 4 месяца в блокадном городе, после чего академию удалось эвакуировать в Самарканд.

Sarus: Ваши родители — коренные питерцы?

Л. В.: Нет. Мама с папой жили в Ленинграде с 1936 года. Они познакомились в Баку. Папа был военный летчик и получил назначение в Ленинград. Он воевал в Испании, в Финляндии, а потом уже во Второй мировой дошел до Берлина.

Пока я жива, я всегда буду с любовью и благодарностью вспоминать родителей, особенно маму, которая меня не только родила, но и сохранила мне жизнь в блокадном Ленинграде. Благодаря тому, что она была слушательницей Военно-медицинской академии, она получала в день кружечку молока (алюминиевую) и кусочек хлеба. Его сушили на сухари, чтобы как-то растянуть. В 1945 году, после окончания войны, папа был назначен в Генеральный авиационный штаб. Он прилетел за нами в Самарканд и увез в Москву. Так что школу и институт я заканчивала в Москве.

Sarus: Известно, что врачи зачастую — династическая профессия. А Вы с детства знали, что будете врачом?

Л. В.: Пожалуй, да. У меня мама — врач-отоларинголог, ее брат был врачом-рентгенологом, по папиной линии было два племянника, работали хирургами. Сколько себя помню, хотела быть врачом. Правда, одно время я хотела быть стюардессой, летать, пусть не как папа, но все же. Однако к концу десятого класса окончательно определилась с профессией. Закончила школу с отличием, но в институт поступила не сразу, хотя мама была уже именитым профессором и могла мне немного помочь, но я хотела все сделать сама, чтобы проверить, на что способна. Конкурс в медицинский и тогда был очень большой. Я не добрала одного балла и провалилась. Пошла работать санитаркой в поликлинику четвертого управления, в хирургию, на Ситцевом вражке. Через год я поступила во второй медицинский.

Sarus: А как будущий врач выбирает специальность?

Л. В.: По окончании медина все выпускаются как терапевты, лечащие врачи, и обязаны отработать по распределению. Так как институт я окончила с красным дипломом, мне предложили выбирать: в Академию наук заниматься научной работой или в больницу, а потом в аспирантуру. В больнице при медине как раз было место у специалиста, который лечил самого Сталина, конечно же, было интересно поработать под началом врача-легенды профессора Лукомского Павла Евгеньевича, вот я и выбрала больницу. Там же закончила и магистратуру, при медицинском институте.

Sarus: То есть, можно сказать, что Вас ждала блестящая карьера врача. Как же получилось, что Вы уехали в Югославию, где пришлось все начинать с нуля?

Л. В.: Все получилось совершенно случайно. Никогда не думала уезжать из СССР, а про Хорватию вообще и не слышала. Тито, Югославия — это я, конечно, знала, но далее не вдавалась в географические подробности.

Я встречала Новый год со своим парнем в ресторане. Там я и познакомилась со своим будущим мужем. Он не знал русский язык, а я, соответственно, — сербохорватский, как его тогда называли. Их комсомольская делегация приехала на празднование какого-то ленинского праздника из Загреба и Белграда. Праздновали мы в одном зале, каждый в своей компании, и он меня пригласил на танец. Единственное, что я тогда поняла, что его зовут Слободан и что он просит, чтобы я дала ему номер телефона. Я еще подумала, зачем мне давать номер незнакомому человеку, причем иностранцу? Чтобы отвязался, я дала ему старый номер. Поскольку мы друг друга не понимали, а он был упорный, то попросил о помощи переводчицу, которая их сопровождала. Он сказал, что уезжает в Ленинград, но возвращается в Москву через несколько дней. По специальности он был инженер-машиностроитель и получил предложение на стажировку в СССР. Вскоре он должен был приехать в Москву на более длительный срок. Поскольку к диалогу подключилась переводчица, номер я ей дала правильный и сказала, что может мне позвонить, когда с делегацией вернется с Москву. Когда они вернулись, она мне позвонила, и мы со Слободаном встретились. Оказалось, что он упорно названивал по старому номеру из Ленинграда. Тут уже пришлось признаваться, что я «по ошибке» продиктовала старый номер...

Теперь он попросил адрес, чтобы писать мне из Югославии. Тогда Интернета еще не было, и переписка между молодежью из разных стран была популярна. Приехал он на стажировку, мы встречались как друзья, никакой любви, по крайней мере, с моей стороны, не было. Потом мы переписывались, и он мне каждую неделю звонил из Загреба, потратил на телефонные переговоры целую зарплату.

Sarus: А как же вы общались?

Л. В.: В Загребе Слободан записался на курсы русского языка. А через год, опять же под Новый год, я была у своих знакомых. Мама мне позвонила и сообщила, что звонил Слободан, я говорю: хорошо, когда я приеду, я ему перезвоню. Он иногда с работы звонил, раньше ведь домашний телефон был не у всех. А мама говорит, он в Москве и сам тебе перезвонит. Слободан тогда уже хорошо говорил на русском и пригласил меня в ресторан. Рассказал, что приехал встречать Новый год и, если я не против, то можем встречать вместе. Тут он и выдает: я приехал жениться! Я даже не поняла, о чем речь, говорю: поздравляю, на ком? А Слободан в ответ – на тебе! Я говорю, я вообще-то еще замуж не собираюсь, но не тут-то было. Достал кольцо – сделал официальное предложение. Уговорил.

Sarus: А как родители на это отреагировали в те советские времена?

Л. В.: Были в шоке. Сами посудите: папа — летчик-испытатель, член партии, мама — профессор ухо-горло-нос, работает в МВД. Но решили счастью единственной дочери не препятствовать.

Подали мы заявление в ЗАГС на улице Грибоедова (только там расписывали с иностранцами). По закону надо было ждать месяц, а у Слободана через неделю виза заканчивается. Так как папа был летчик-испытатель, мы дружили семьями со многими космонавтами, вот жене одного из них я и рассказала, в какую мы попали ситуацию. Вася говорит: ничего, это мы устроим. Я никогда ничего не хотела «устраивать», говорю: да нет, пусть уезжает, потом опять приедет. Но Вася не даром шахматист (Василий Смыслов – седьмой чемпион мира по шахматам) , позвонил моему папе и говорит: «Миша, дочь должна выйти замуж, почему не позвонишь Юрию (Гагарину) или Титову?» Папа никогда не хотел пользоваться своими связями, звонить наотрез отказался, но тогда позвонил Вася, и нас расписали за три дня.

Свадьба была дома, достаточно скромно, решили в этой ситуации не привлекать большого внимания. Неприятности у родителей и так были, в основном у мамы. Папа к тому времени уже был в отставке, а мама еще работала. Маму уволили, но так как она была первоклассным специалистом, консультировала ансамбль Александрова, лечила солистов Большого театра и многих генералов. И тогда маршал Малиновский, Гречко, Судец и другие написали в министерство ходатайство, и ее через 10 или 20 дней восстановили на работе.

Устроила я им нервотрепку, хотя и ненамеренно. Мама очень переживала. Мой муж до сих пор не может поверить, что у родителей были неприятности на работе, потому что дочь вышла замуж за иностранца. Хорошо хоть с документами не было проблем. Это уже был 1969 год, брежневское время.

Sarus: А как Вас здесь встретили?

Л. В.: Встретили хорошо. Папа, мама, два брата и сестра приняли меня радушно, хотя видели в первый раз, и уже — официальная жена. Мы до сих пор в очень хороших отношениях. Отец у Слободана — один из первых участников Освободительного движения (первоборац), воевал в дивизии вместе с Йованкой Броз, был с ней в дружеских отношениях. Его близкими друзьями были Бакарич и Блажевич. Один брат — тоже военный, жил в Сплите, другой брат – в Загребе, а сестра — в Белграде. После войны родители вернулись в Лику, на свое имение, у них было большое хозяйство.

Sarus: Вы нашли работу по специальности в Загребе со своим дипломом?

Л. В.: Работу по специальности я нашла, а с дипломом была целая эпопея. Когда я приехала, домашнего телефона у нас не было. Мама мне звонила на переговорный пункт на почте на Бранимировой и каждый раз спрашивала: «Ты почему не работаешь? Я тебя не для того воспитывала, чтобы ты была домохозяйка». Моей боевой маме было невдомек, как сложно устроиться в чужой стране. Диплом и документы я еще в Москве перевела, но здесь на медицинском факультете не было образовательной программы, с которой можно было бы сравнить перечень предметов. Кто-то мужу посоветовал послать документы в Белград, но там была такая же история, нострифицировать не смогли, но посоветовали отправить в Скопле, в Македонию, так как там было много болгар, которые заканчивали медин в Москве. Поехали мы в Скопле, передали документы, надо было ждать 2–3 месяца. Хорошо, что мой муж тогда работал в управлении Железной дороги и имел бесплатный проезд, с деньгами у нас тогда было не густо. Наконец, там мне диплом нострифицировали, послали опять в Белград. Там все признали, но не признали «Устав». Хорошо, надо так надо, буду сдавать экзамен по уставу. Хорошо хоть диплом признали. Пошли мы к директору ведомственной железнодорожной поликлиники. Слободан был с ним хорошо знаком, вот и пошли к нему за советом, что дальше делать. Оказалось, что надо было пройти стаж. Мне это было кстати, ведь язык-то я не знала, документы заполнять не умела. Сидела некоторое время в поликлинике на Михановичевой с доктором, слушала, смотрела, училась. А потом надо было проходить стаж в больнице. Прихожу я к директору, чтобы он разрешил проходить стаж. Жду я час, два, люди входят, выходят, я и дальше сижу. Вижу: в кабинет заведующего мимо меня заходит высокий доктор. Я уж не выдержала, пробурчала: «Еще один». Не проходит и минуты, он выходит, подходит ко мне и на ломаном русском языке спрашивает: «Что ты здесь делаешь?»

Я говорю, извините, вы ошиблись. А он говорит, ничего я не ошибся, ты Луиза. Ты что, меня не помнишь? Я же Еже Вулетич, мы были на специализации в одной группе в Москве у профессора Лукомского.

Да, говорю, я Луиза и жду здесь заведующего, он мне должен подписать заявление на прохождение стажа. Я его не узнала, он похудел, отрезал длинные волосы.

Повел меня Еже к заведующему и взял меня к себе на отдел кардиологии, а так как язык я еще знала плохо, дал мне расшифровывать ЭКГ. Правда, на этом мое везение закончилось. Вулетич уехал в командировку, а меня взяла на зуб доктор Радакович, думала, наверное, что я ей конкуренция, будете, говорит, писать анамнез. Как я буду его писать, если я еще ни читать, ни писать не умею? Писала я на русском, а дома с мужем переводили на хорватский, неделю я мучилась, а потом Еже приехал и перевел меня в гинекологию. Там меня все любили, даже старый профессор Билич один раз позвал меня к себе и спросил, что я здесь, вообще, делаю. Я объяснила, что прохожу стаж, что закончила московский медин. Профессор хотел взять меня к себе на специализацию. Я поблагодарила и объяснила, что одну специализацию я уже прошла и хотела бы работать, а не продолжать учиться.

Мне вообще в жизни везло на интересных людей. После гинекологии я стажировалась в детской больнице на Клаичевой, у доктора Райко Робича, родного брата известного югославского певца Иво Робича. Мы подружились, он мою дочку Тамару лечил.

А потом мне надо было идти в патологию, на Шалату. На третий день вызывает меня профессор. Думаю, что я натворила, что меня профессор вызывает? Оказалось, что его интересовало, какой институт я закончила и где работала. Мой стаж его рассмешил, и он сказал, что я работаю лучше, чем его ассистенты, и подписал мне документы.

Но самое интересное, что пока я 10 месяцев отрабатывала стаж, мне из Белграда пришло письмо, что стаж мне не нужен. Хотя, должна признать, что этот «ненужный» стаж сослужил мне хорошую службу. Я выучила язык и познакомилась с коллегами. С некоторыми из них мы остались друзьями на всю жизнь.

После всех этих перипетий вызвал меня заведующий больницей «Святой Дух» и дал мне направление на работу в закрытую поликлинику крупнейшего предприятия электротехнической промышленности в Югославии «Раде Кончар», расположенного в Загребе. Для начала меня направили в поликлинику в Самобор. Там я работала до рождения дочери, а после того, как вышла из декрета, я перешла работать терапевтом в центральную поликлинику.

Там я проработала 36 лет. Генеральный директор «Раде Кончар» Анте Маркович, впоследствии председатель Союзного исполнительного вече СФРЮ, все директора «Кончара» были моими пациентами. Члены делегаций, которые приезжали из Москвы и Ленинграда на наше предприятие, если нужна была медицинская помощь, приходили ко мне. Я уже не помню, главным инженером какого ленинградского завода был один из приезжих специалистов, но в Шибенике у него случился инфаркт. Меня командировали в шибенскую больницу следить за ходом лечения, а потом я его сопровождала в Ленинград. Ведь «Кончар» тесно сотрудничал с российскими предприятиями.  

Sarus: А ваша дочь — тоже доктор?

Л. В.: Тамара закончила факультет кинезиологии Загребского университета, защитила докторскую диссертацию. Сейчас живет в Белграде с мужем и двумя дочками. У нее свой фитнес-центр в центре Белграда. Она мастер по пилатесу и очень популярный тренер, часто участвует в программах, преподает на факультете. Занимается макробиотикой.

Sarus: Получается, что она тоже занимается здоровьем людей. И тоже доктор, доктор кинезиологических наук. А как получилось, что она уехала в Белград?

Л. В.: Она со своим мужем тоже познакомилась случайно, на море, когда ей было 18 лет. Он был ватерполистом белградского клуба, и они приезжали в Биоград-на-море на тренировки. А у нас там была дача.

​

Sarus: Совсем как Вы в ресторане!

Л. В.: Да, как мы в ресторане. Они, кстати, тоже переписывались, и когда началась война, он уехал в Лондон и звал Тамару с собой. Правда, она не поехала, связь они поддерживали на расстоянии, а потом он вернулся в Белград, и они там обосновались.

Sarus: А как сложились Ваши обстоятельства, когда началась война? Вы русская, Слободан — серб?

Л. В.: Не люблю об этом вспоминать, но было очень тяжело. Мой муж был генеральным директором предприятия, обслуживающего многоэтажные здания Загреба. «Освободились» от него при помощи распространенной в то время практики. Тех, кому не было места в новой Хорватии, просто не приглашали на собрания, где решались их судьбы. Слободан случайно узнал об общем собрании руководителей, на которое его не пригласили, и неожиданно для всех там появился. И тогда один так называемый друг встал и сказал: «Слобо, ты хороший человек, прекрасный руководитель, но ты серб, и мы тебе не доверяем».

Sarus: Понятно, вчера еще верили, а сегодня уже не верим?

Л. В.: Да, именно так. Больше того, к нам в квартиру пришли люди из полиции и заявили, что отсюда стреляет снайпер. Я была на работе, дома были муж и Тамара. У них даже был приказ: если дверь не откроют, бросать гранату. Все осмотрели, ничего не нашли. И опять спасла случайность. Один из пришедших оказался моим пациентом. Были еще звонки по телефону. Угрозы.
Слободану было тяжело работать в такой обстановке. Правда, его коллектив поддерживал, так как он этот коллектив поднимал с нуля. Это, наверняка, и послужило толчком, что муж тяжело заболел. Начались проблемы с желудком.

Я тогда работала с Хебрангом и попросила его посмотреть мужа, сделать рентген желудка. Три раза я его пыталась заставить обследоваться, пока дочь не вмешалась. Правда, пришлось мне пойти первой на рентген, а потом уже затащить его.

К счастью, вовремя хватились. Оказалось, что рак желудка, операцию надо делать «вчера». Даже не знала, как ему сказать. Пришлось обманывать, что у него язва желудка, но на таком месте, что нужна срочная операция. Даже коллегу, доктора, которая делала гастроскопию, пришлось вовлечь в игру, попросить, чтобы сказала, что не рак, а язва. Муж 15 лет не знал, что у него был рак желудка. Было страшно. Хорошо, хоть у меня на работе не было проблем. Вот так мы и пережили эти времена.

​

В качестве эпилога можно сказать, что в год своего юбилея (женщин о возрасте на спрашивают) Луиза Михайловна выглядит великолепно. С удовольствием участвует в жизни русской общины в Загребе, часто общается с дочерью и внучками, гордится их успехами. Одним словом, живет полнокровной жизнью, несмотря на все трудности, которые им с мужем пришлось преодолеть.