Его величество случай

Интервью с Наталией Хржич, актрисой, писательницей и режиссером

​

Популярная киноактриса, незабываемая гайдаевская Эллочка-людоедка, известная в Хорватии писательница, автор знаковых культурных проектов Наталия Воробьева-Хржич, которая вот уже более сорока лет живет в Загребе, дала нашему журналу эклюзивное интервью.  

   

Хотелось бы начать с самого начала. Наталия, нам известно, что ваша семья никак не была связана с театром и актерской профессией. Ваш отец по профессии инженер-химик. Как вас угораздило?

Хороший вопрос. Именно угораздило. Произошло это совершенно случайно. Вообще-то я хотела поступать на театроведческий. Я усердно готовилась, занималась с репетиторами, смотрела спектакли, писала свои, если их можно так назвать,«критические статьи» к спектаклям. Все было прекрасно и замечательно, кстати, я всегда хорошо писала в школе сочинения и когда закончила школу, то получила направление для поступления на факультет журналистики. Однако перспектива кочевой жизни корреспондента меня не очень вдохновляла и я решила, что буду поступать на театроведческий.

Естественно, я пришла в ГИТИС, чтобы расспросить об экзаменах.  Все решил за меня Его величество случай. При входе в небольшой холл института у меня отстегнулся ремешок на босоножке и если бы я согнулась, чтобы его поправить, то скорее всего не столкнулась бы в дверях с высоким импозантным пожилым человеком (когда тебе восемнадцать, то все после тридцати тебе кажутся стариками). Он остановился, посмотрел на меня, отмерил с головы до ног, улыбнулся и спросил: «Ну что, на актерский пришла поступать?», - я ответила: «Нет, на театроведческий». Он улыбнулся еще раз и добавил: «Слушай, экзамены на театроведческий на месяц позже чем на актерский, попробуй, может получится, выглядишь как характерная актриса». И ушел. Двери в деканат были открыты, я вошла и спросила двух дам, сидевших в комнате, знают ли они кто этот человек. Они обе пришли в священный ужас, а одна из них дрожащим голосом прошептала: «Деточка, ну как же вы не знаете, это же Андрей Гончаров». Это был режиссер одного из самых больших и самых популярных театров Москвы – театра имени Маяковского. Он преподавал в ГИТИСЕ режиссуру. И тут уже не мама, которая всю жизнь мечтала, чтобы я стала актрисой, а сам Андрей Гончаров посоветовал мне попробовать поступить на актерский. И посколько у меня не было страха и присутствовала определенная доза нахальной самоуверенности – я поступила. Однако, на первом курсе я была очень недовольна своим выбором и очень жалела о том, что не пошла на театроведческий, посколько будущей характерной актрисе (оценка Гончарова оказалась верной), легче было прятаться из-за образа, нежели выворачиваться наизнанку. Дело в том, что на первом курсе ты сам свой мастер: сам режиссер, сценарист, актер, гример. А быть самой собой на сцене, «обнажаться» перед всеми в своих собственных этюдах, поверьте, - очень неловко. На втором курсе – совсем другое дело, ибо это уже не ты, а твоя героиня. Это она плачет или смеется, страдает или дерзит. Однако, в жизни все возвращается. И теперь та, которая не хотела «раздеваться» на сцене, «раздевается» до гола в своих стихах, не ведая стыда... Помните, у Ахматовой: «Когда б вы знали из какого сора растут стихи, не ведая стыда».

 

Вы как-то обмолвились, что ваша мама все-таки каким то образом была связана со сценой.

Мама проводила показы мод в московском Доме моделей. Она рассказывала о моде, о веяниях, о направлениях в то время, пока манеканщицы показывали но-вую коллекцию. Она очень хорошо разбиралась в моде и очень хорошо выглядела, у нее был приятный голос и ее даже приглашали работать на телеви-дении диктором, но папа был против, потому что это были ночные смены. Так ска-зать, встал на дыбы.

 

Естественно, не могу не спросить о самой знаменитой роли в фильме, который уже давно стал классикой российского кинематографа «Двенадцать стульев». Со дня выхода на экраны этого фильма при упоминании об Эллочке-людоедке у большинства зрителей перед глазами встает именно тот образ, который создали Вы. Честно говоря, я даже не припомню, кто играл эту роль во второй экранизации романа Ильфа и Петрова.  Как то вы обмолвились, что это была еще одна случайность в вашей актерской карьере.

Вы знаете, я вообще очень осторожно отношусь к слову «случайно», хотя сама его употребляю очень часто. Когда я бросаю взгляд на прожитую жизнь, то вижу, что звенья случайности как-то «случайно» сложились и замкнулись в четкую цепь закономерности. Случайностей в жизни не бывает. Ведь мы не случайно говорим «Господин великий случай».

Дело было так. В наш театральный институт в начале третьего курса с киностудии Мосфильм пришли две ассистентки, обратились в деканат и поинтересовались у работающих там всезнающих дам: «Нужна маленькая, хорошенькая, тряпки любит, есть у вас такая?». В ответ прозвучало: есть – Наташа Воробьева. Нужна была молодая актриса, чье лицо было незнакомо зрителю. Как сейчас помню, когда я пришла на Мосфильм на разговор у меня петля на чулке спустилась и ассистенки мне потом сказали: «Ты знаешь, когда ты вошла мы сразу поняли, что это Эллочка, потому что ты с порога выпалила: «Здравствуйте, ой, извините пожалуйста, у меня чулок поехал, мне очень неудобно». Вначале меня повели на пробные фотографии и потрясающе загримировали. Кстати, у меня никогда лучших фотографий на пробных съемках не было. Потом это было как во французских фильмах. Если вы помните кадры, когда режиссер расхаживает по комнате, а на полу лежат фотографии актеров, которые пробуются на определенные роли. Вот так ходил Гайдай. Среди двух десятков Эллочек он выбрал нескольких, в том числе и меня. Затем каждая из нас получила отрывок диалога с партнером (в моем случае это был Остап Бендер), который нужно было подготовить к пробным съемкам. Я честно готовилась, пыталась понять свою роль и мне даже казалось, что у меня все получается. Пришла на репетицию – ничего не выходит. Вернее мне кажется, что получается, но режиссер угрюмо молчит. Проходит сцена с одним Остапом, с другим... В конце концов режиссер теряет терпение и говорит: «Наташа, ты не понимаешь, она ведь совсем другая.» Я удивляюсь, отвечаю: «А какая? Леонид Иович, вы же сами прекрасный актер, ну покажите, какая она?». И тут он забрасывает голову, прищуривается и делает какое-то неопределенное небрежное движение рукой. Он мне показал это движение, эту краску, которая впоследствии окрасила целую роль и я сказала: «Все, поняла». С этого момента у меня пошла роль.

 

В одном из интервью вы рассказывали, что легендарного Андрея Миронова Гайдай пробовал на роль Остапа Бендера. Почему же он тогда его не сыграл, а сыграл всего пять лет спустя у Марка Захарова?

Все очень просто. Андрей Миронов перед этим снялся у Гайдая в фильме «Бриллиантовая рука». Он настолько потрясающе сыграл гениального проходимца – в принципе того самого Остапа,  что режиссер побоялся повторения, хотя Миронова тоже попробовал на роль. Помню я была уже утверждена, а Остапа все еще пробовали и Андюша Миронов тоже был одним из претендентов. И это танго, которое вошло в фильм, придумал Миронов. Он подошел ко мне на репетиции, протянул руку и сказал: «А сейчас танго!» и повел меня в танце. Танго вошло в фильм, а он, к сожалению, нет. Я абсолютно уверена, что если бы он до этого не сыграл в «Бриллиантовой руке», Гайдай утвердил бы на роль Остапа именно его.

 

Нам известно, что это был ваш первый фильм. В каких еще фильмах вы сни-мались?

Надо поднатужиться и вспомнить. Вы знаете, я где-то читала, что память творческих людей очень селективна, очень выборочна. Она просто стирает не-нужную, а подчас и нужную информацию. Пока я это не прочла, я даже поба-ивалась, что у меня какая-то амнезия, а оказалось, что все в порядке. Просто это творческая память, она как ленка: за ненадобностью запись стирается.

 

Спасибо, что успокоили, конечно, если это распространяется и на профессиональных журналистов, а то приходится просить прощения у людей, когда во время очередной встречи, просто напросто не можешь вспомнить откуда ты знаешь этого человека.  

Распространяется, распростаняется. Так вот, самое интересное, что первый фильм, который я начала снимать, был «Двенадцать стульев», а первый фильм, который вышел на экран - «Карусель» по рассказам Антона Павловича Чехова. Там я играла в новелле «Роман с контрабасом». Мне очень повезло, моим партнером был  Владимир Басов. Это был прекрасный режиссер и великолепный актер.  На мою роль пробовалась Анастасия Вертинская и может быть ее и утвердили бы, но она просто не влезала в футляр контрабаса.

 

Кстати, в фильме Вы, как актриса, сделали прямо скажем революционный шаг для советского кинематографа начала восьмидесятых годов. Снимать в полунеглиже тогда отваживался не каждый режиссер и не каждая актриса.

Я Вам больше скажу: фильм снимался в двух версиях. В окончательной версии юбочка моей героини, у которой во время купания в реке украли всю одежду, была сделана из страниц книги – монографии о рыбной ловле. На груди я держала книжку, которая прикрывала грудь, а на голове была флорентийская шляпа. Кстати, мы были весьма неравноправны: Басов (музыкант Смычков, у которого также украли одежду) как-бы сам сплел себе юбочку из осоки, но у него из-под юбочки были плавки телесного цвета, а у меня ничего не было. По другой версии я была совершенно нагой. На мне спереди как щит была одета та самая флорентийская шляпа, которая выглядела как мини-мини платье, так как основная часть приходилась на мое туловище и прикрывала все, что нужно было прикрыть. Сзади эта шляпа завязывалась нереально широкими лентами в огромный бант, который тоже прикрывал все, что прикрыть было нужно. Таким образом фильм снимался в двух вариантах, все сцены повторялись как минимум дважды, так как было неизвестно, что цензура утвердит.

 

Однако, несмотря на головокружительный успех, вы, неожиданно для всех, оставляете успешно начавшуюся карьеру, выходите замуж и уезжаете за границу.

Я была слишком молода, чтобы думать о своей карьере. С другой стороны, посколько в актерской профессии все у меня получалось слишком легко, (а я актрисой особо-то быть и не хотела), я с большой легкостью ее оставила. Наверное, я была весьма легкомысленна в то время и вообще не думала о том, что если я уеду, то моя карьера возможно закончится. Мне казалось, что все будет так, как было, а вернее мне вообще ничего не казалось, я об этом просто не задумывалась. Я влюбилась, вышла замуж и уехала.

 

Однако, после приезда в Загреб вы все же снимались в кино.

Снималась, и даже в двух ролях. В фильме «Акция стадион» Душана Вукотича я играла девочку Милену и в сериале Стипе Делича «Мария» я играла чешку - заключенную концентрационного лагеря. А потом карьера заглохла. Продукция маленькая, меня нужно было синхронизировать, а кроме всего прочего, может быть здесь, за рубежом, моя актерская карьера прервалась бы так и так. Ведь актер по своей психике и своей ментальности - воплощение своей страны, своих нравов и обычаев. Возьмите, например, прекрасного актера Ричарда Бартона, который в фильме Стипе Делича «Сутеска» играл маршала Тито. Он его плохо сыграл – гениальный актер. Солидно хороший актер бывшей Югославии сделал бы эту роль гораздо лучше, потому что он - отражение и воплощение своей среды. И поэтому я считаю, что актер где родился, там и пригодился. Музыканты или артисты балета это другое дело, а вот драматическому актеру очень сложно продолжить карьеру, когда он меняет родину.

 

К сожалению, я вас прекрасно понимаю. То же самое происходит и с жур-налистом, который попадает в другую страну. Невозможно на чужом языке выра-зить то, что можешь высказать на родном. Несмотря на то, что я, также как и вы, хорватский считаю своим вторым родным языком, мне очень сложно выразить на хорватском то, что совершенно легко и свободно я могу выразить на русском (да простят нам наши читатели, но это видно даже по объему статей). Однако, вы как человек динамичный, должны были чем-то заниматься здесь, в Хорватии.

Естественно, как я уже писала в своей автобиографии, я много работала как переводчик, участвовала в радиопередачах «Давайте говорить по русски», работала консультантом по языку с солистами и хором Хорватского народного театра при постановке опер, давала уроки русского языка студентам. Кстати, меня очень привлекает педагогическая работа. Я абсолютно уверена, что если бы я осталась в России и работала актрисой, я потом бы поступила на режиссерский.

 

Насколько мне известно в Хорватии у вас есть одна режиссерская работа. Как получилось, что уже будучи известной поэтессой вы взялись за постановку спектакля?

Случайно. Мне позвонила актриса Наталия Джорджевич, которая за два месяца до своего звонка была на презентации моей книги «Персты прозренья». Ей понравились мои стихи и она рассказала мне о том, что планирует поставить моноспектакль по мотивам пьесы Чехова «Вишневый сад» и хотела бы включить в текст мои стихи, как размышления своей героини – Раневской. Я сказала: «в добрый час» и вызвалась (сама виновата) прийти посмотреть рабочую версию спектакля. Наталия позвонила мне через две недели, пригласила на репетицию, я пришла в ИТД и увидела, что это даже не начало - это просто ноль. Актриса работала сама, режиссера у нее не было, а это очень и очень сложно. Я с ней проработала часа три в тогда еще пыльном и заброшенном помещении театра и, когда мы вышли я, сама не зная почему, сказала: «Все хорошо, все будет отлично, над этим только нужно поработать». Тут Наталия задала мне очень умный вопрос: «А вам хочется?». Про себя я подумала: «не хочется», но вслух почему-то произнесла: «Да, конечно». С этого момента репетиции начались у меня дома. Мы работали почти каждый день в течении трех месяцев. Наталия страшно беспокоилась, что нет сцены, а я говорила: «Сцена тебе не нужна. Тебе важно знать, что она думает, как она двигается, какова была ее жизнь, что она пережила». Наталия Джорджевич - необыкновенно талантлива. Я наблюдаю за ее работой последние двенадцать лет, она экстраординарная актриса. Для нее нужно писать роли и для нее нужно выбирать роли. У Наталии огромный потенциал мне было интересно с ней работать.

 

А как спектакль попал на международный фестиваль памяти Фаины Раневской в Таганроге?

Ирина Миронова перевела текст спектакля на русский язык и мы сделали субтитры к видеозаписи, которую я привезла в Россию. Я не знаю, действительно не знаю, как это попало к организаторам фестиваля в Таганроге – родном городе Чехова. Они мне просто позвонили и спросили не хотим ли мы принять участие в фестивале. Я была буквально ошарашена этой новостью и мы, конечно, поехали. В Таганроге с нашим моноспектаклем был связан очень смешной момент. Дело в том, что Наталия в повседневной жизни и без косметики больше похожа на подростка, чем на взрослую женщину. Можете себе представить, как это выглядело, когда утром, за завтраком в гостинице, полной участников фестваля, появилась актриса, которой на вид можно было дать лет пятнадцать и, которую режиссер (вероятно по глупости) выбрала на роль умудренной опытом женщины. Члены жюри подозрительно посматривали в нашу сторону, а я не понимала почему.

Нам была предоставлена огромная честь – наш монспектакль Наталия играла в гостиной дома-музея Чехова. Там было всего двадцать шесть мест. Мы отказались от рефлекторного освещения. За окном сияло солнце и атмосфера была абсолютно домашней, повседневной. Кроме кожаного дивана, который принесли из театра, все остальное принадлежало подлинному интерьеру дома Чехова. Можете себе представить, что значит для актрисы в такой атмосфере играть Раневскую?

Спектакль на иностранном языке шел 50 минут. За это время в зале не скрипнул ни один из двадцати шести рассохшихся венских стульев и не было произнесено ни одного слова. Я стояла в соседнем коридоре и рассматривала затылки зрителей, сидящих в зале. Все, включая самого председателя жюри Евгения Стеблова, сидели как завороженные. На следующее утро, перед нашим отъездом, члены жюри еще раз поздравили нас с успешной работой, а Стеблов сказал: «Я одного не понимаю, откуда в этом ребенке эта страсть? Откуда Раневская?». На что я ответила: «Актриса», а про себя добавила – «Да еще какая!». Кстати, с известным актером и профессором  Академии театрального искусства Евгением Стебловым связан еще один интересный эпизод. В том месте спектакля, где Раневская обращается к невидимому Фирсу, Стеблов, сам того не ведая, обернулся, чтобы посмотреть с кем она разговаривает, а затем махнул головой, отгоняя наваждение. Самое интересное, что сделал он это дважды. Настолько она была настоящая, настолько это было реально. А ведь нужно учесть, что Наталия играла Чехова на хорватском и в России, где публику уже сложно чем-либо удивить.

 

Если вспомнить неосуществленную театроведческую карьеру, то можно сказать, что тяга к литературному творчеству была изначально. Мне очень жаль, что воп-рос достаточно банален, но я все-таки его задам: как вы начали писать? 

Все произошло само по себе. Однажды вечером какая-то воздушная волна неожиданно толкнула меня в левое плечо и заставила подойти к столу. С этого момента я пишу. Моим крестным отцом в поэзии стал, к сожалению ныне покойный, Лев Котюков, потому что он, опять же «случайно» попал на мою первую презентацию. Ему понравились мои стихи и с его помощью и заручившись его поддержкой я по сей день иду по своему творческому пути. А вот если бы не было Владимира Высоцкого я бы, наверное, не писала. Благодаря его творчеству и поэзии, которую обожаю, я начала писать. С Высоцким связана очень интересная история. Прежде всего надо признаться, что я весьма суеверна, как все творческие люди и, наверное, как все русские люди вообще. У меня на столе лежит томик стихов Высоцкого «Я конечно вернусь». Когда у меня в начале поэтической карьеры не клеилось с метафорой, я опускала руку на томик его стихов и просила: «Володя, помоги!» и он всегда помогал. А потом он от меня ушел, помогающий мне долгие годы Володя, причем совершенно необъяснимым образом.  Перед презентацией своей первой книги в Москве, я пошла в дом-музей Владимира Высоцкого и купила альбом с его фотографиями. Несколько лет он стоял в небольшом книжном шкафу в гостиной и я точно знала где он у меня находится. Альбом был тоненький, но большого формата. Потом кто-то мне подарил серебряную рамку и я решила одну из фотографий Высоцкого вставить в эту рамку. Я не смогла найти альбом, хотя извлекла все книги из шкафа и перебрала их одну за другой. Прошло время, я открыла книжный шкаф - а альбом-то у меня прямо перед глазами. И я подумала, что вероятно таким образом Высоцкий хотел сказать мне: «Не надо, сейчас ты можешь без меня». Это правильно. В творчестве всегда нужно искать свой собственный путь.

 

У вас вышло пять сборников стихов и сборник рассказов на русском языке. Сборник стихов «Персты прозренья» и роман «Женщина в черном белье», в основу которого легли ваши автобиографические рассказы переведены на хорватский.  С прозой все более или менее понятно, Дубравка Плеше сделала хороший перевод, а кто перевел на хорватский ваши стихи?

Луко Палетак. Я даже не могу назвать его переводчиком, потому-что это совершенно гениальный человек эпохи Ренессанса. Он сам потрясающий поэт, театральный и литературный критик, драматург, эссеист, великолепный писатель, в чьем активе несколько блестящих романов, не говоря уже о многочисленных сборниках поэзии. Поэтика самого Палетка – особая статья. О его поэзии можно говорить до бесконечности, настолько она глубока и возвышенна, чувственна и нежна, откровенна и таинственна. Одним словом, в высшей степени талантлива. Именно поэтому - он прекрасный переводчик. Ему, утонченному лирику, совершенно ясно насколько автору, пишушему на родном языке, важна каждая запятая. Он старается сохранить все, что поэт высказал, продумал, прочувствовал. Мне очень повезло. Луко Палетак перевел сборник стихов «Персты прозренья», а сейчас начал переводить мою предыдущую книгу «В обнаженных зеркалах».

 

Последний и не очень скромный вопрос. Как вы думаете, стали бы вы писать стихи если бы остались в России или это выплеснулся на бумагу неистраченный творческий потенциал?

Я могу с абсолютной уверенностью сказать, что если бы я осталась в России, я бы снималась в кино, может быть играла в театре и никогда бы не писала. Более того, если бы живя здесь, в Хорватии, я осталась в браке с Олегом, с которым, к слову сказать, у нас до сих пор сохранились теплые дружеские отношения, я бы тоже не писала. Творческим людям свойственна ленность. Вы никогда не задумывались над этим? Столь часто хочется прилечь, отдохнуть, просто ничего не делать. Но, это кажущаяся ленность, время аккумуляции. А затем снова в дальний путь, по которому меня уверенно ведет Его величество случай.