ФЕВРАЛЬ 2025










"Бывших одесситов не бывает"
Интервью с Катариной Тодорцев-Хлача
Катарину Тодорцеву-Хлача вряд ли нужно представлять читателям журнала «Рус-Сло». На вопросы о себе она обычно отвечает, что она редактор, журналист, ко-лумнист, фотокор, литобработчик со дня основания журнала и по сей день. За 15 лет его существования она взяла десятки интервью у наших соотечественников как в Хорватии, так и в других странах. Пришло время взять интервью у нее самой, тем более, что для этого есть хороший повод – 60-летний юбилей. И я взяла смелость на себя это сделать.
Я Марина Стрелкова, не журналист, но всегда работала в сфере словесности и коммуникации. Я и мой муж Владимир Сафронов - преподаватели русского языка как иностранного и в Сплите часто используем на своих уроках тексты из журналов под редакцией Катарины. А ещё Катарина – автор прелестной дамской книги в жанре фэнтези «Если бы это было возможно…» или «Ako bi to bilo moguće…». Она двуязычна и представляет интерес не только для русской аудитории, но и для хорватской. Ведь эта книга – сборник так нужных в наше время очень простых, бесхитростных и коротких текстов о большой любви, богатстве добра и перепутьях судьбы.
Катарина приняла социальный вызов времени и заняла достойное место в плеяде современных писателей. Но, в отличие от многочисленных создателей семейных саг, автор рассказов «Если бы это было возможно…» не воспроизводит прошлое, а реконструирует будущее героев, проектирует дизайн судьбы с точки пересечения реалий и возможных шансов, компилирует из судеб, принадлежащих каждому из нас, одну, но уникальную и неповторимую, моделирует своё видение времени и пространства, переселяет героев, которые занимаются поиском себя, в мир своего «Я». Её герои перестают быть социозависимыми и приходят к милосердию – милосердию к себе и к другим. Рассказы Катарины Тодорцевой-Хлача провоцируют читателей на общение, комментарии, дебаты и выводы.
А меня эти рассказы подвигли на дамское интервью с Катариной. Хотя и не интервью это вовсе, а разговор по душам.
Пожалуй, начну с тех вопросов, которые она задает всем своим собеседникам: где родилась, училась, работала, как попала в Хорватию…
Отвечать коротко или развернуто?
Коротко не получится. Нам всё-всё интересно.
Родилась я, как уже было сказано, 60 лет назад в столице Киргизстана городе Фрунзе, ныне Бишкек. Кстати, с этим связана смешная история. В моём хорватском дипломе библиотекаря, «специалисты» написали место рождения – Франция.
Дело в том, что мои папа и мама познакомились и поженились в Одессе, куда приехали поступать в институт. Папа – в политех, на факультет автоматизации теплоэлектростанций, а мама – в университет, на факультет биологии. По окончании политеха, на распределении папа выбрал Фрунзе, где тогда построили новую теплоэлектростанцию, и ему подвернулась возможность набрать материал для диссертации, после чего вернуться в аспирантуру в Одессу. Мама поехала с ним. Я этого, естественно, не помню, как, впрочем, не помню и никогда впоследствии не видела города, где родилась. Бабушка в шесть месяцев взяла меня подмышку и улетела в Тбилиси, где нас ждал дедушка.
А что случилось? Почему бабушка тебя забрала?
Маменьку сама же бабушка и избаловала, посему она просто не справилась с детёнышем. Бабушка приехала до моего рождения, оставалась с родителями четыре месяца и решила, что может передать меня в материнские руки. Пока она совершала вояж в Новокузнецк, где практически одновременно у моего дяди родился сын, пока возвращалась домой, посетив по дороге подругу, в Тбилиси её ждала телеграмма: «Мама, срочно приезжай, Катя заболела». Дедушка, естественно, не был доволен таким развитием событий и сказал, что если дочь не справляется, то забирай внучку к нам в Тбилиси.
Прямо лягушка-путешественница. Сколько же ты прожила в Тбилиси?
До семи лет я жила в Тбилиси, пока мои родители занимались переездом назад в Одессу, где папа, как тогда говорили, «построил кооператив», то есть купил в рассрочку копперативную квартиру в ведомственном доме Политехнического института. Туда я и приехала в 70-м году в первый класс. Не знаю, как бы развивались события, если бы не умер дедушка. Возможно, я бы пошла в школу в Тбилиси. Это был Советский Союз, многие переезжали из города в город и дети меняли школу.
А Тбилиси запомнила?
Увы. Я всегда завидовала людям, которые хорошо помнят свое детство. Особенно остро зависть давала о себе знать, если бы я прочитала «мне было года четыре-пять, когда...». Зависть пополам с недоверием не давали бы мне покоя, и я бы мучительно пыталась хоть что-то вспомнить из своего раннего детства. А вспомнить, судя по рассказам бабушки и родителей, было что. Как, например, могло стереться в памяти, что точно в день своего рождения, когда мне исполнилось пять лет, я умудрилась сунуть палец в автомат для выдачи хлеба и обезумевший от страха дед так рванул мою руку, что половина фаланги навсегда осталась в недрах автомата, а оставшаяся половина до сих пор напоминает о том печальном событии, которое и сократило жизнь моему бедному деду.
Первая картинка, всплывающая в памяти: мне шесть - семь, я иду по парапету в знаменитом тбилисском парке на Шота Руставели, а дед в светлом парусиновом костюме и безупречно белой рубашке крепко держит меня за руку.
Следующая картинка: мне семь лет, я иду по парапету, рядом идёт бабушка, она не держит меня за руку, ей не до меня. Мы идем к старому сапожнику перекрасить бабушкины туфли в черный цвет, потому что у моей модницы-бабушки в гардеробе вообще нет черных вещей и туфель, а после смерти дедушки надо носить траур. В Грузии с этим строго.
На похороны меня не взяли. Я тогда страшно обиделась на бабушку и долго не могла ей этого простить. И только спустя много лет, когда меня постигла страшная трагедия, я оценила бабушкин поступок. И дедушку, и погибшую дочь я запомнила живыми, а вот маму я нашла мёртвой на полу, и меня до сих пор преследует эта картина. И хоть я и пытаюсь представить её живой, и снится мне она, но последний «кадр» всегда насильно врывается в мое сознание.
В Одессу ты приехала в семь лет, неужели и эти воспоминания стёрлись в памяти?
Ты не поверишь, но тоже обрывочно. Помню, что по приезде в Одессу я три месяца сидела дома, так как в городе была холера и школы были закрыты на карантин. Хорошо, что родители заранее накупили много детских книжек, и скучать мне не пришлось. Помню, как с подружкой нашли бродячих котят и заразились от них стригущим лишаём, так что нас обрили налысо и мазали какой-то дрянью. Помню, как сама записалась в театральный кружок в районном доме пионеров, но «цельные» воспоминания начинаются с 9 класса и связаны они, в основном, с будущей профессией и студенческим театром.
Хочешь сказать, что ты уже в 15 лет знала, что будешь журналистом?
Это я знала еще раньше, но с 15 лет начала писать в многотиражке Одесского политеха. Редактору мои опусы даже нравились. Вопрос, куда поступать, даже не обсуждался. Баталия разыгралась, когда я собралась на журналистику в Киевский университет, так как в Одессе была только кафедра на филологическом. Папа сказал «только через мой труп» и выдвинул аргумент, который мне показался логичным. Он сказал, что на филологическом я получу более комплексное образование, чем на узкоспециализированном факультете журналистики, а с филологией можно везде «в культуре» найти работу. Папа как в воду глядел. Так что журналистика для меня не профессия, а призвание. После пяти весёлых лет на филфаке меня «пристроили» на швейную фабрику редактором радиогазеты. Удивительно, но в Одессе, где без связей соваться куда-либо было бессмысленно, в серьёзное издание сложно было попасть, предварительно не поработав там внештатным корреспонденом. Только после этого, если редактору понравилось, как ты пишешь, можно было рассчитывать на постоянную работу.
Ты сказала «после пяти весёлых лет» на факультете. Наверняка есть какая-то история?
Историй много, но могу рассказать одну «чисто одесскую». В Одессе моей молодости летом на каждом шагу стояли жёлтые цистерны, в которых на разлив продавались пиво или квас. Тем не менее «две большие разницы» стояли ли эти цистерны в центре города или на Молдаванке.
Дело было в июне. Жара невыносимая, а у нас сессия. Наша компания готовится к очередному экзамену у друга дома на той самой легендарной Молдаванке. Точно напротив двора стоят две цистерны. На одной написано «квас», а на другой «пиво». Жара, очень хочется пить. Мужская часть, естественно, пытается протащить идею, что пиво в такую жару очень даже освежает, но женская часть «держит оборону», так как завтра экзамен принимает строгий препод и выкрутиться не получится. Пришли к компромиссу: сегодня пьём квас, а завтра после экзамена - пиво. Доброволец отправился с десятилитровой канистрой за квасом, и сразу же по его возвращении ребята налили себе по большой кружке. У нас еще оставалась половина холодного арбуза, поэтому мы наливать квас не торопились. Через некоторе время мы заметили, что ребята частенько неведываются к канистре и быстренько выяснили, что там пиво. Виновник божился и клялся «мамой», что покупал из цистерны «Квас», но кто же ему поверит? К цистерне была снаряжена женская экспедиция. Друг не соврал – в цистерне «Квас» было пиво! Для чистоты эксперимента мы купили напиток из цистерны «Пиво», там было белое вино! Нашу дилемму разрешил старый еврей, который расположился в тенечке между двумя цистернами: кто же на Молдаванке пьёт квас? Продавать вино на розлив на улице было запрещено, для этого существовали специальные забегаловки, вот предприимчивые потомки одесских биндюжников и нашли выход из этого положения.
Ты как-то сказала, что своему сокурснику обязана тем, что по приезде в Хорватию немного знала язык.
Дело в том, что во время моего обучения на факультете русского языка и литературы, желающие «из умных» могли записаться в группу углублённого изучения английского языка. Преподаватель Елена Ивановна (раз уж мы попали ей в руки по своей воле) дрессировала нас от души. В частности, с момента входа в аудиторию разговаривать и даже сплетничать можно было только на английском.
Входная дверь в университет закрывалась точно в 8.00, и вахтера нельзя было подкупить никакими коврижками. Моему другу, к сожалению ныне покойному, юмористу и разгильдяю, как-то удалось прорваться через кордон, и он, влетев в аудиторию, начал объяснять, что «калитку закрыли». Елена Ивановна с невозмутимым видом выслушала объяснение и выдала: «Всё, то же самое, но на английском!» Первую часть Игорь с горем пополам на английский перевел, а вот с «калиткой» застопорилось. Помучив немного свои извилины, он все-таки выбросил белый флаг: «Елена Ивановна, а как будет «калитка» по-английски?»
В результате калиточно-языковых баталий преподаватель нас задержала на большой перемене, во время которой надо было выбрать для изучения один из трех славянских языков. Наша «углублённая» группа появилась к шапочному разбору. «Болгарин» был обалденно красивый мачо. А дело-то было на факультете «дипломированных жён»! «Поляк» был пожилой преподаватель, который всем ставил зачет автоматом. В их группы набились почти все наши сокурсницы, а нас, как самых «умных», строем отправили на сербохорватский к Аделаиде Константиновне. Молва приписывала ей все десять смертных грехов, на какие только способен экзекутор несчастных студентов, и «хлебнули мы горя сполна». Аделаида Константиновна гоняла нас, как сидоровых коз, за что ей сегодня от меня отдельное спасибо. В последний приезд я посетила родные пенаты и отнесла на кафедру славянской филологии, где сейчас на стене висит её портрет в траурной рамке, свой словарь и разговорники. Думаю, ей было бы приятно знать, что хоть одна ее «protuha» теперь владеет предметом практически в совершенстве.
Самое время спросить, как ты попала в Хорватию?
Если в двух словах: черти принесли, а если подробно, то всё та же моя журналистика виновата. После фабрики я устроилась на работу в многотиражку рыболовецкого объединения «Антарктика» и параллельно «охмуряла» внештатными материалами редактора «Вечерней Одессы» с далёким прицелом со временем перейти туда на работу. Взял бы он меня туда на полгода раньше, и мы бы сейчас не разговаривали.
В бытность моей работы в газете «Антарктика» решил как-то шеф заслать меня в парники при рыбпорте в Ильичевске. Идея образования этих парников была хорошая – обеспечить рабочих овощами, а вот реализация, как это было принято при социалистическом методе ведения хозяйства, подкачала. Шеф решил отправить меня сделать разгромный материал о том, почему эти самые парники не обеспечивают трудящихся витаминами. Месяца три я выкручивалась. Очень не хотелось ехать за тридевять земель делать неинтересный материал. Мой коллега, многодетный отец, в задачу которого входило обеспечить семейству пропитание, порывался поехать в парники вместо меня, но шефу как шлея под хвост попала. Упёрся рогом: «она поедет и всё тут». Вот в этих самых парниках меня судьба и настигла. Главный инженер, который формально отвечал за подсобное хозяйство, «сдал» меня шефу технического отдела, который и стал впоследствии моим мужем. Его сестра была замужем за хорватом, и после развала Союза мы переехали тогда еще в Югославию, на остров Лошинь. Потом была война, переезд в Загреб, устройство на работу в Городскую библиотеку. Если всё подробно рассказывать, трёх журналов не хватит.
Тем не менее, мне известно, что история с библиотекой тоже из разряда «очевидное-невероятное».
Да уж. Однажды с Лошиня, а вернее из Риеки в Одессу, мы возвращались поездом. Международный вагон шёл из Загреба, и разрыв между поездами был несколько часов. Не зная Загреба, мы далеко не удалялись. Прогулялись до площади Елачича, вернулись к вокзалу и сели на лавочке около памятника Томиславу. На Лошине мне не нравилось, и я в очередной раз завела разговор на тему: «Там я жить не буду, решай или вперёд в Загреб, или назад в Одессу». Легко сказать «вперёд в Загреб»! Муж, естественно, разнервничался и выдал фразу: «Госпожа бы хотела жить в Загребе и работать в этом доме», показывая при этом рукой на угловое здание с ангелом. В то время никакой библиотеки там и в помине не было. Её в это здание переселили из Дома журналистов в 1995 году, и переселил её сюда мой покойный муж, который тогда был председателем Союза журналистов и не был ещё моим мужем. Сегодня я живу в Загребе и работаю в этом здании, в Городской библиотеке.
Как же получилось, что ты всё-таки вернулась к своей «первой любви» - журналистике?
Благодаря проекту правительства Хорватии по поддержке и финансированию изданий национальных меньшинств. Русское национальное меньшинство, которое правительство Ивицы Рачана признало в 2003 году, в отличие от «старых» меньшинств, не имело своего журнала, и появилась возможность заполнить пустующую нишу. Однако, одно дело решить вопрос финансирования, а другое – сделать качественное интересное издание. С этим мне тоже помог мой муж, который долгие годы работал заместителем редактора «Вечерняка» и хорошо знал эту работу. Я редактором никогда не работала, да и желания такого не было. Я занималась культурой, проблемами молодежного досуга. Думаю, что, если бы я осталась в «большой журналистике», я бы со временем стала театральным критиком и специализировлась бы на интервью с известными писателями, художниками, артистами. Это моя стихия. Я ведь и сейчас нахожу интересных, творческих людей и делаю с ними интервью.
Теперь-то я уже освоила и работу литобработчика, и редактора, и фотокора, но в начале Ненад меня этому научил, за что я ему очень благодарна. Первый номер журнала вышел весной 2008 года.
Вначале название журнала было «Летопись». Почему «Летопись» и почему ты его недавно изменила?
Я сумасшедшая, мне периодически нужно что-то менять: страны, мужей, работу, дизайн или название. Нормальные люди радуются стабильности, а мне вечно надо что-то новое, иначе мне становится невыносимо скучно. Журнал задумывался как летоописание жизни наших соотечественников в Хорватии. С другой стороны, меня всегда интересовали белоэмигранты, так как часть моей семьи тоже затерялась где-то в Европе, но матераиала было очень мало, его приходилось добывать с трудом, а иногда даже додумывать. Так родилась, например, рубрика «А могло быть и так...», где я из разрозненных кусочков пыталась нарисовать полную картину. Чтобы этого не случилось с нашим поколением, я решила зафиксировать всё в журнале, который хранится в Национальной библиотеке. Если кому-то впоследствии станет интересно, как мы жили и что делали, ничего не надо будет додумывать, есть достоверная информация. Потом уже мы расширили «географию», стали сотрудничать с обществами в Любляне, Мюнхене, Белграде.
А почему изменила название?
Наш проект вступил в новую фазу. Связано это как с изменением названия общества, так и с контентом, который отныне меняет свою направленность. Концепция изменилась в сторону своеобразного литературного альманаха. И хотя мы и дальше в обязательном порядке публикуем репортажи о знаковых мероприятиях наших обществ, упор делается на литературное творчество, материалы из жизни интересных людей, историческую географию, кулинарную рубрику и юмор. Это уже не журнал, который исключительно «пишет летопись» русского сообщества в Хорватии, его контент отныне гораздо шире географически и содержательно. Мы долго подыскивали новое название для журнала. Выбор пал на «РусСло». Нетрудно догадаться, что сокращенно - это русское слово, но звучит красивее и на обложке выглядит эффектно на двух языках, поскольку некоторые материалы мы помещаем на двух языках. В колонке редактора я пытаюсь осветить самую разнообразную тематику, связанную с человеческими взаимоотношениями, поскольку, как оказалось, эта тема волнует очень многих. Больше того, я приглашаю в свою колонку гостей, чьё мнение и суждения, на мой взгляд, весьма интересны.
Не скучаешь по Одессе?
Скучаю, конечно, но мне, можно сказать, повезло. В Загреб я влюбилась буквально с первого взгляда, возможно потому, что центр города мне очень напоминал Одессу. Когда я возвращаюсь из очередной поездки, стоит только проехать указатель «Загреб», как я уже ощущаю, что вернулась домой. Одесса уникальный город, а «бывших одесситов не бывает – это диагноз».
Интересно, можно об этом поподробнее?
Фразу «бывших одесситов не бывает» знают все, но очень важно, кто её произносит и что он таки имеет добавить «от себя». Сейчас уже не помню, как мы попали на церемонию открытия реабилитационного центра для детей. Возможно, пригласил кто-то из друзей, но скорее всего пролезли по нахалке, по старой журналистской привычке, даже если у меня в кармане уже давно не лежит удостоверение «Вечёрки». Само собой, после торжественной говорильни, хозяева приглашают нас осмотреть само заведение. Основная масса приглашённых «ушла по-английски» в направлении банкетного зала, а почётные гости вынуждены были тащиться за сияющей как медный пятак директрисой. Раньше в большой толпе я не видела Романа Карцева и «патриарха одесского юмора» - Жванецкого, поскольку оба мне до плеча. Теперь же, по мере того как мы переползаем из одного помещения в другое, группа редеет, но Карцев со Жванецким держатся, видно, они тут в роли свадебных генералов и смыться, как простые смертные, не могут. Раз такое дело, то я – за ними, а муж, соответственно, – за мной.
В это время внимание Жванецкого привлек наш разговор на хорватском. Вернее, он слышит, что я мужу что-то там перевожу. С неподражаемым «безразличным» выражением лица, присущим только ему одному, Михал Михалыч, как бы между прочим, задает вопрос: «Мадам, а вы откуда?» Задыхаясь от удовольствия, что САМ обратил на меня внимание, отвечаю: «Вот, мол, бывшая одесситка, сейчас обретаюсь в Хорватии». Мих-Мих, точно с таким же выражением, с которым произносил со сцены «страна вечнозелёных помидор», выдает: «Мадам, бывших одесситов не бывает – это диагноз». Может и нельзя так говорить, но счастье, что он не увидел этого ужаса, который сейчас творится в Украине.
Тема тяжелая, но не затронуть её сложно. Что ты ощутила 24 февраля прошлого года?
В первые дни элементарно не хватало воздуха. Казалось, что невозможно нормально дышать, думать, говорить, спать, пить, есть, любить. День начинался со сводки новостей, а заканчивался под голос Латыниной, Невзорова, Комаровского, Фейгина, Белковского или Чаплыги, которые с экспертами обсуждали обстановку на фронте или давали анализ ситуации. Особенно хорошо с бессонницей «справлялся» Арестович. Его умиротворенные интонации, при том, что речь шла о чудовищных вещах, помогали наконец-то дать короткую передышку телу и голове. Я всю войну провела в Хорватии, поэтому иллюзий, что это быстро закончится, не было. Почему-то сразу подумала: это надолго, года на два. Сначала практически не отрывалась от мобильника, особенно, когда боевые действия разворачивались около Одессы. Стыдно признаться, но на это реагировала больше, чем на ужас, который творился на востоке Украины. Наверное, это на подсознательном уровне – свое. Сейчас уже и сама не знаю, как реагировать на очередное сообщение. Я понимаю тех, кому очень хочется, чтобы всё поскорее закончилось любой ценой. Однако считаю, что только украинцы должны решить, какую цену согласны заплатить, и не нам судить, что и как они должны делать. Их жертва и их право решать, чем поступиться и поступиться ли вообще.
Есть ли надежда, что ты всё это расскажешь в своей автобиографической книге?
Надежда, как известно, умирает последней, другой вопрос, когда эта самая книга выйдет. Для начала надо собрать все колонки и рассказы, которые я писала в журнале, которые «лежат» на диске, и добавить те, которые начала и не закончила.
Кстати о книгах, у тебя ведь есть уже вышедшие книги?
Книг как таковых две: «33 и ½ рецепта русской исторической кухни» на хорватском языке, в которую вошли некоторые мои эссе, и сборник рассказов «Если бы это было возможно...» на русском и хорватском языках. Остальные больше в соответствии с филологическим образовнием: туристические справочники по регионам Хорватии, которые я переводила на русский язык, русско-хорватский и хорватско-русский словарь, два разговорника и одна монография известного искусствоведа Радована Иванчевича, благодаря которой я познакомилась с хорватской живописью и скульптурой.
В заключение вернемся к журналу. Кто помогает тебе делать такое интересное издание?
Мне повезло, большинство людей, с которыми я сотрудничала и сотрудничаю, профессионалы. Прежде всего это мой муж Ненад Хлача, профессиональный журналист и редактор. Первые 12 лет, вплоть до его болезни, мы всё делали вместе. Ездили на мероприятия по всей Хорватии, он фотографировал, я писала тексты, а потом они с техническим редактором Крешимиром Хрвачичем «собирали» макет очередного номера. Теперь мы с Крешей уже наладили сборку практически по интеренету, только заключительная часть «живьём», а вначале это отнимало много времени.
Дочка Виктория переводит на хорватский, пишет заметки и редактирует хорватские тексты, а преподаватель со стажем Владимир Сафронов - русские. Я хоть и закончила филфак, но пунктуация у меня «авторская». Это теперь так называется, когда автор лепит запятые по своему усмотрению. Кроме того, у автора «глаз замыливается», и всегда полезно, чтобы хороший специалист отредактировал материал.
С журналом сотрудничают профессиональные журналисты Елена Заричная Индра и Ирина Хутинец, работники культуры Татьяна Соколова из Пулы, Елена Габрич из Сплита, Ирина Илияш из Чаковца, Галина Петранович из Пожеги, Раиса Коновалова из Мюнхена, Юлия Месарич из Любляны и многие другие.
У нас есть и детское издание – журнал «Колобок», его мы делаем вместе со вторым редактором Татьяной Миколай, которая работает преподавателем в русской школе и возглавляет самое большое и активное общество «Калинка» из Меджимурья. В последнее время к нам присоединился специалист по веб сайтам Павел Райд, который отвечает за нашу веб страницу. Редакция у нас хоть и находится в разных концах Хорватии и Европы, но благодаря компьютерным технологиям можем работать, общаться, обмениваться информацией.
Остается пожелать Вам новых успешных проектов, новых вызовов и спасибо за интервью.